Форум » Другая Музыка » Интервью с Андреем Тропилло » Ответить
Интервью с Андреем Тропилло
Zabey: Непубликовалось. От автора: На его студии в Питере (тогда – Ленинграде) создавался в 80-х золотой фонд русского рок-н-ролла. Здесь писали альбомы, сейчас уже ставшие классикой, группы «Аквариум», «Кино», «Алиса», «Телевизор», «Странные игры» и многие другие. Меня общение с ним, прямо скажем, не впечатлило. Самовлюбленный брюзга, по большому счету. Но много чего интересного рассказал. Андрей Тропилло – легенда подпольной советской звукозаписи. На его студии в Питере (тогда – Ленинграде) создавался в 80-х золотой фонд русского рок-н-ролла. Здесь писали альбомы, сейчас уже ставшие классикой, группы «Аквариум», «Кино», «Алиса», «Телевизор», «Странные игры» и многие другие. Тропилло не только записывал, но и во многом создавал саунд, вносил концептуальные предложения по оформлению – словом, «генерил» общий вид альбома. Посмотрите внимательнее на свои любимые альбомы «русского рока» – вы обязательно встретите на половине из них это имя. Активно занимался этот человек с заковыристой фамилией и продвижением в широкие массы наследия западной рок-музыки. Скажем, брал и выпускал на виниле альбомы «Битлз», «Роллинг Стоунз», «Лед Зеппелин». Причем, как вы догадались, ни о каких лицензиях и авторских правах тогда речь не шла – затея была самым вопиющим, как бы сейчас сказали, «пиратством». Потомственный радиотехник-изобретатель, Тропилло всегда хорошо понимал, какую роль он сыграл в российском рок-движении. Даже тогда, когда рок-музыка у нас в стране, увы, уже не является рупором поколения, сместившись на обочину музыкального процесса и став просто «жанром», однако Андрей Владимирович не ушел в историю, а по-прежнему продолжает, как ему кажется, свою миссионерскую деятельность, записывая у себя на студии (причем, как и ранее, практически бесплатно) молодые, и не очень, рок-коллективы, несущие сюда, в Россию, как считает Тропилло, светоч западной музыкальной мысли, которой здесь так не хватает. - Правда ли, что в советские годы вы издали на виниле практически все наследие «Битлз»? Причем не делая, разумеется, никаких авторских отчислений. Как вам удалось? - Да, это правда. Дело в том, что в советские времена законодательный базис позволял это делать. Как известно, «Битлз» закончили свое существование как группа до вступления нашей страны в Женевскую конвенцию, то есть до 1973 года. Поэтому по авторским правам это был абсолютно свободный репертуар, не охраняемый никакими международными договорами. В это же время, кстати, и крупные западные компании свободно пользовались всем тем, что у нас было, никому не платя, издавали Шостаковича и Прокофьева, не отчисляя ни фига, ни копейки. Так что не были никаких законных причин не издавать «Битлз», когда здесь была КПСС. А теперь вот, когда мы вступили в конвенцию, права охраняются, но на 50 лет. Теперь мы охраняем то, что было до 1973 года. Так вот… Поскольку по смежным правам мы не входили ни в одно соглашение, весь этот репертуар – «Битлз», «Лед Зеппелин», «Роллинг Стоунз» был абсолютно свободный. Печатай – не хочу. И я использовал эту ситуацию, напечатал более 400 наименований пластинок. Ни один правообладатель ко мне никаких претензий никогда не предъявлял. И кроме статьи. «Не укради!» моего друга Артемия Троицкого, заказанной заказана ему неизвестными лицами, никакой реакции на этот счет не было. - - А что за статья? - -Была в «Комсомольской правде» в 1989 году. Но он как-то странно начал оправдываться, из чего я сделал вывод, что статья заказная. Он сказал: «Ты понимаешь. я же хотел сделать для тебя, для твоей же рекламы. Ведь никакой отрицательной рекламы не бывает- бывает просто реклама». Со смежным правам наша страна вошла в международные соглашения в 1995 году, а то что было ранее, задним числом не действует. До этого никаких претензий не было и быть не могло. Поэтому нас есть такое прекрасное наследие «пиратское». - Как вам удалось такую мощную дистрибуцию организовать? - -Так я же одно время был директором ленинградского отделения "Мелодии". И потом, по законодательству того времени заводы, получив один раз матрицы записи, имели право сами допечатывать любое количество дисков по заказу оптовых баз граммпластинок. И поскольку пластинки были востребованы, пластинка, которая у нас проходила как спецзаказанная с тиражом в тысячу экземпляров, допечатывалась бешеными тиражами. А я давал право всем, пластинки, которые я издавал, тиражировать без ограничений. Тем более что я не мог этого запретить - законодательный базис не позволял. И получалось так: оптовая база, продав тираж, посылала заказ на завод, и завод допечатывал ровно столько экземпляров, сколько заказывали. - Хорошо, давайте тогда от разговора о правах перейдем собственно к музыке. Вернемся в 80-е. Согласны ли вы с мнением, что не было бы такого человека, как Андрей Тропилло, не было бы такого феномена российской культуры, как «русский рок», не было бы такого общественного резонанса? - Тут я должен сделать поправочку. Я не имею отношения к созданию «говнорока». Сейчас постепенно вся музыка, в том числе и рок-н-ролл, стала опять «совковой», говнороком. А я занимался всегда привитием сюда, на российскую почву, мировой западной культуры, в частности, музыки. Все, что я делал, имело малое отношение к русской культуре. Русским был только язык. Остальное – это традиции западной музыки. Об этом забывают. Защищены несколько диссертаций на Западе на эту тему. Если хотите, я могу дать вам их почитать. Целые комиссии проводили экспертизу, откуда что бралось. Отчасти, конечно, моя деятельность напоминала попытку привить к елке ананас, но как видим, кое-что получилось. После того, как я закончил активно заниматься переносом мировых культурных традиций сюда, все медленно стало превращаться в кабак. И плохую службу тут оказал нашей музыке тот же Шевчук, который привил бар-рок. Потому что когда он пришел, я сразу сказал: ребята, это будет конец. Ведь в основе всей шевчуковской поэзии и гармонии – не западная традиция, а наша бардовская. Мне кажется, что Шевчук это понимает и даже пытается сейчас это как-то исправить. Но поздно. - -Позвольте, ну а вот Александр Башлачев – по музыке и поэтике нерокнрольный человек. Но по энергетике – очень даже рок-н-ролльный. - - Да, но ведь он практически и не выходил никогда с рок-н-рольщиками вместе выступать. Например, когда я проводил фестиваль в Шушарах, я уж его так уговаривал, чтобы в конце он спел вместе с Кинчевым. Но он так и не вышел, хотя я его буквально выталкивал на сцену. По подаче, по энергетике, по постановке проблем он на высоте, по-рокерски. Однако там нет духа западного рок-н-ролла, к чему я все время возвращаюсь. Я уж не говорю про всякие «Чайфы» и прочие безобразия. Это убожество, настоящее. - -Почему? «Чайф»-то как раз изначально ориентировался на традиции ритм-энд-блюза и постпанка… - - Ну, если это, по-вашему, ритм-энд-блюз, то на мой взгляд, это как раз тот самый говнорок в чистом виде. К западной традиции это не имеет никакого отношения. Те самые «три аккорды, а кто четвертый возьмет, тот от него самого и подохнет». Это не мои слова. Так спела в свое время группа «Дети». А я не только западную музыку издавал здесь, но фактически создал русский вариант мирового рок-н-ролла. Это то же самое, как делал в свое Пушкин, прививая в России французскую поэзию. Или Александр Блок, перенося традиции французского символизма. - Никто из них не ходил по селам и не собирал фольклор, окромя Афанасьева, собирателя сказок. И сегодня я по-прежнему пытаюсь воссоздать западную музыку здесь. - -Вы так часто уже употребили слово «говнорок». Может быть, дадите определение? - А это вот что: использование электрических инструментов и атрибутики рока для попсы и кабака, «низкое ремесло, ставшее в ряды искусств», как писал Николай Васильевич Гоголь в повести «Портрет». Отсюда появились все эти уродства, названные «шансоном». Я не спорю против нормальной бардовской традиции. Но вы посмотрите - все взяли электрогитары и барабаны. Но что они из них извлекают? Тот же самый кабак. Эстрада наша – это же самое. «Фабрика звезд» – это что такое? Попытка доказать на уровне шоу-бизнеса, что, как говорил Ленин, «любая кухарка может управлять государством». - Это попытка доказать, что петь на сцене может любой человек, взятый с улицы. Деятели шоу-бизнеса ничему не могут научить людей. Они гораздо ближе к бандитам, тем, кто грабит людей и обманывает, чем к деятелям культуры. - Насколько я понял, вы отрицаете такой феномен, как советский рок. Хорошо, давайте тогда поговорим про ту мировую культуру, которую вы увидели в лице наших музыкантов, попавших к вам на студию. Какими вы их увидели? - Слабыми и беззащитными. Но очень талантливыми и по-настоящему одержимыми. Вот, например, Костей Кинчевым - я заинтересовался и пригласил его в студию, когда услышал, как он поет песню «Ко мне». Там вот эта интонационная подача песни очень важна. Все строится на ней. Потому что сам текст, между нами говоря, малоосмысленный. Кстати, а весь альбом «Энергия» «Алисы» вышел очень интересным. Он получился наиболее широким из всех стилистически. Дальше можно было развиваться в любую сторону: в рок-н-ролльную, в «новую волну». Вплоть до джаза. Но, к сожалению, Костя выбрал наиболее легкий путь – работу для 15-летних тинейджеров, которые всегда будут меняться и приходить все новые. Поэтому, на мой взгляд, репертуар «Алисы» становился все менее и менее интересным, а группа - все более и более узкой. А «Энергия» была наиболее многогранной. Кстати, помните, заглавную песню «Энергия»? Ведь там текст идет параллельно, вплетается в песню. - - Да, из «Мастера и Маргариты», из Гоголя.. - И Бодлер потом читается. А вот в конце фраза «С того света» – это мой голос. И «Довольно!» тоже. - -А чья была идея внести в песню эти вкрапления? - - Моя. А отбирали тексты мы уже вместе с Кинчевым. Записывался альбом на восьмиканальный магнитофон, что было тогда большим прорывом, потому что и ранние альбома «Аквариума» («Синий», «Табу») и альбомы ранние Майка («белая полоса, «Уездный город N») записывались методом наложений. Максимально могло быть четыре наложения, потому что при каждом последующем первичная запись постепенно «проваливалась». - Подозреваю, что записывать рок-группы вы не сразу научились. Не было же пособий, да и контактов с западными продюсерами, звукорежиссерами, которые подсказали бы, как должна звучать рок-группа, в отличие, скажем, от симфонического оркестра. - Когда я только начал свою деятельность, то тренировался на группе «Мифы», на Боре Гребенщикове. Тогда пульт у меня был еще очень несовершенный, поэтому иногда проскакивали очень громкие щелчки, уровень сигнала зашкаливал. И Боря засовывал внутрь наушников вату, чтобы не оглохнуть. Иногда происходил такие удары, что мама не горюй! Гребенщиков был таким покладистым музыкантом, и он позволял на себе ставить определенные опыты, очень много мы с ним времени проводили в записи. В то же время сама группа «Аквариум», надо заметить, очень плохо ходила на записи. Например, Дюша Романов, царство ему небесное, постоянно опаздывал, приходил в последние 10 минут записи. Причем говорил при этом примерно следующее: «Ну могу я раз в году позвонить своей жене в Польшу!». У него была тогда полячка жена. Но почему-то звонил он ей как раз в тот день и час, когда у него запись. А Миша Файнштейн вечно приносил фонящую гитару, которую невозможно было писать. Почему там появился на записи Саша Титов? Потому что бас-гитарист Файнштейн, во-первых, не приходил, во-вторых приходил с таким инструментом, что писать его нельзя было категорически. А Титов, конечно, играл лучше и у него была хорошая бас-гитара… Майк Науменко тоже приходил на записи достаточно редко. Но с ним, как ни странно, на записи как раз чаще всего играл именно Миша Файнштейн из «Аквариума». Такая вот получалась рокировочка. - Вы ведь не только записывали их первые альбомы, но и помогали играть… - И я помню группу «Кино» первого «разлива». Когда были там всего два человека – Алекей рыбин и Виктор Цой. Там я играю и на гитаре, и на флейте, и пою. Это было нормально. Если в «Аквариуме», например, не приходил на запись Дюша Романов, я за него играл. - Наверно, и сам процесс записи с разными музыкантами происходил по-разному. Ведь и люди очень разные, и музыка – скажем, «Аквариум» и «Алиса», «Телевизор» и «Кино»… - Ну, с Цоем было достаточно сложно заниматься записью. Во-первых, потому, что он постоянно, как многие лидеры-вокалисты, «высил», пел на какую-то долю тона выше, чем надо. Это свойство практически всех солистов в группе. Поэтому Цоя на записи приходилось все время как-то обманывать: подкручивать скорость магнитофона, включать специальные «расстройки» на подзвучку, которую он слышал, чтобы он не ориентировался совсем точно на те инструменты, которые слышал. Удавалось. Когда пел под гитару – все нормально, но по фонограмму вот всегда эта сложность возникала. Это не отсутствие слуха нет, это такая распространенная болезнь лидерства. А Майк Науменко, например, постоянно свистел губами. И ему приходилось даже приносить помаду. Намажет помадой жирно губы – перестает свистеть. Как только чуть стер – опять свист. А еще помню, Цой тогда был помешан на фильмах с Брюсом Ли, и вот на сессиях творилось в студии такое: я записываю, а сзади постоянно группа «Кино» постоянно демонстрирует какие-то удары, над головой проносятся ноги, руки. Через какое-то время все это мне надоедало и я говорил: «Так, все, Цой ушел, погуляй». Потому что невозможно это было. Хочу сказать, что все музыканты при этом активно помогали мне в студии по хозяйству. Кинчев красил специальной токопроводящей краской полы, группа «Телевизор» пробивала стенку, чтобы сделать вентиляцию, Гребенщиков тоже там что-то красил и прибивал. В общем, все, как в пионерском лагере, работали на студии. - В творчестве все так же делалось коллективно? - Да. Но потом, ряди правды надо сказать, случались не совсем приятные казусы с авторством. Помню, когда выпускали на «Мелодии» пластинку «Аквариума», сборник, где там еще вступительное слово Андрей Вознесенский писал, я приезжаю, вижу эту пластинку, которая уже прошла худсовет, но еще не вышла. И замечаю, что на ней написано: «музыка Гребенщикова, слова Гребенщикова». А мы везде на пластинках тогда писали, что «музыка группы «Аквариум». Потому что там каждый что-то придумывал. И я помню, было выступление «Аквариума» в Питере, в «Юбилейном», после я зашел в гримерку, говорю: ребята, так-то и так, выходит пластинка, как вы считаете, что надо писать? Ну, все стали роптать: Дюша вспомнил, где он мелодию сочинил, про песню «Рок-н-ролл мертв» Ляпин сказал: «Это ж мое соло», которое стало главным риффом в этой вещи. А Боря сказал: «Вы как решите, так и будет». Взял виски и пошел принимать душ. Когда вышел, музыканты сказали, что решили написать: музыка группы «Аквариум» и Гребенщикова, слова Гребенщикова. Я поехал в Москву, говорю редактору этой пластинки, что надо исправить на пластинке надпись. Вроде все поменяли и запустили в производство. А через три дня мне звонит этот редактор, Юлий Тихомиров, и рассказывает: «Тропилло, ты меня так подвел! Тут звонит Гребенщиков, я ему рассказываю, что все исправили, как и просили, и тут Боря начинает: «Я такого не говорил! Да я там за каждую ноту в ответе! Ставь назад». И, грубо говоря, уже было все в типографии, и этот самый Юлий Тихомиров отозвал назад исходные формы и все переправили на то как было. Могу сказать, что в данном случае Боря поступил, конечно, против мнения группы. - Худсоветы сильно мешали музыкантам? Или наоборот, помогали? - - Могу рассказать смешную историю, как группа «Кино», например, публиковала пластинку «Ночь». Мне удалось протащить через худсовет все песни, кроме одной – «Мама-анархия». - -Вполне понятно, почему… - А там в комиссии была одна такая понимающая редакторша, Нина Кацман, подружка моя. Я говорю: «Ну чего делать, Нина?» И она предложила. Пластинку ведь комиссия прослушала, неодобренную песню вырезали. Нина и говорит: «А давай просто ее обратно вставим». А в протоколе написали, что эта песня - просто пародия на западные панк-группы. И никто, конечно, не обратил внимания. Но что это была за диверсия идеологическая, я понял всего через несколько месяцев, когда весной, на 8 марта, пошел к дочери своей в музыкальную школу на вечер, который делали для родителей. И вот когда вышел мальчик из шестого класса с гитарой и запел: «Мама – анархия, папа – стакан портвейна», я увидел ужас на лицах родителей. Все побежали к директору школы и сказали: «А что это он поет?» А директор взял в руки пластинку и важно сказал: «министерство культуры, разрешенный репертуар» И я понял: «Да, свинью мы подложили хорошую!» Это был 87-й год, по-моему. Подобный резонанс даже меня тогда шокирован – я не ожидал, что вот так сразу в детской школе кто-то будет играть. Такие вот были времена. - А что можете сказать про «Телевизор»? Правда ли, что Михаил Борзыкин был таким уж революционером во всем, о чем не раз говорилось? - Хм… Борзыкина ведь называли всегда в рок-клубе «антимилиционером». - -Почему? - Человек очень талантливый, но подход его всегда был как у милиционера наоборот. То есть это подход, как у правоохранительных органов, только с другой идеологической составляющей. Он всегда искал какой-то такой регламентированной, где-то писанной правоты. Вот есть правила, кто живет по ним - хорошие, все остальные - плохие. Вот так он рассуждал. Хотя для меня Борзыкин в рок-музыке сказал несколько новых слов, которых не произнес ни Боря, ни Майк. - Насколько вы влияли на творческий процесс при записи различных коллективов? - Дело в том, что дирижером звукозаписи всегда все равно является звукорежиссер. И особенно если взять те года, то я являлся полноценным саундпродюсером. Тогда еще никто толком не знал, а как оно должно звучать. Кстати говоря, я пытался в 1978 году записать и «Машину времени». У меня был монофонический магнитофон. Макаревич привез кучу пленок, записей домашних. Я из них склеил, сделал альбом. Но они сами говорят: первый наш альбом считается «День рождения», мы так не считаем, это Тропилло склеил. Но тем не менее Макаревич знает, что альбом как альбом у «Машины» сделал именно я. - В смысле? - - Вообще очень важно вот это понятие альбома. Это концептуальная подборка песен. Было ручное оформление коробочек то же альбома «Машины времени», всех коробочек, и в количестве 200 штук он был мною растиражирован и послан в народ. На тот момент распространение информации было таким: я просто бесплатно раздавал всем кооперативам звукозаписи, которые делали кассеты, первую копию, в очень хорошем качестве, и они все это переписывали бесплатно. - - Как сейчас бы сказали, «давали зеленый свет пиратству». - Это не было пиратством, ибо пиратство – это тогда, когда распространяется что-то без согласования с автором. А все музыканты того времени как раз страшно радовались, что их записи таким образом распространяются по стране, делая им популярность. Они знали, что все, что у меня записано, будет послано в народ, они ради этого и старались. А вообще я считаю, что, действительно, «искусство должно принадлежать народу». А все эти разговоры сегодняшние о том, что оно должно покупаться, все эти «американизмы», - неправильно. Искусство должно быть доступно. И желательно - бесплатно. Ведь вот еще что интересно – в Советском Союзе перезаписывания с магнитофона на магнитофон не преследовалось по закону. Вот если тот же самый машинописный текст распечатывали в количестве больше шести экземпляров, вас можно было привлечь за размножение текстов. И посадить. А вот сделать сто копий на магнитофоне – пожалуйста, потому что в законе это не было никак отражено. Тиражирование записи на магнитофоне не считалось публикацией, оно являлось публичным исполнением в звукозаписи. И ответственность за содержание, скажем, песни несет лишь тот, кто ее исполняет. И нет людей, которые пострадали бы за перезаписи. Времена были уже не сталинские, и никаких не было трибуналов-«троек», чтобы за это можно было сажать и расстреливать. Поэтому, как открыто говорили кураторы КГБ, с которыми приходилось контактировать: «Вот . если вы напишите эти же тексты и положите их в стол, мы можем вас посадить. А поют – это публичное исполнение, под закон не подпадает, не преследуется». Поэтому, собственно говоря, все тогда и запели. И. я считаю, тайной причиной обвала Советского Союза такой скорой был, конечно, рок-н-ролл. Эту революцию делали мы: я, Гребенщиков, Майк, Шклярский, Борзыкин, Кинчев… -Кто у вас записывается на студии сейчас? - Самое главное, что я сейчас опять, кажется, сумел, как в далеких 79-86 годах, создать студийный коллектив из музыкантов, которые помогают друг другу, которые участвуют в разных записях друг у друга. Среди современных наших групп я бы прежде всего отметил «Последние танки в Париже». Еще сейчас я записываю и продюсирую группу White roses. Наверно, у них есть прототипы – White Strips. Еще я занимаюсь группой "Хеопсы". У них тоже есть четкие прототипы, коллективы, музыкальный язык которых мы пытаемся перенести в Россию. Такое откровенное подражательство - это хорошо, на ваш взгляд? - Конечно, хорошо. А кого вы мне предлагаете повторить? Крутого? Или спеть какой-нибудь еще псевдорусский романс? - Я бы предложил вообще никого не повторять, а искать то самоценное, что есть в русской культуре. - Оно, если и было, уже исчерпано давным-давно. Прежде чем свое что-то создавать, нужно освоить мировой опыт. Прежде чем возводить небоскребы, нужно вначале научиться строить элементарную халупу. У нас пока, на культурном уровне, даже халупы не получаются. Для того чтобы был культурный прорыв, должно создаться сильное творческое поле. Вот когда я собрал вокруг себя в свое время Бориса Гребенщикова, Майка Науменко, Виктора Цоя, Сергея Курехина, Мишу Борзыкина, такой прорыв и произошел. Как происходил этот процесс объединения? Только ли на уровне записи в студии? - Я в свое время пытался проводить концерты тех же самых "Кино", "Аквариума", "Зоопарка". Но главное, что я создал студию, в которой оказались люди, несущие не ремесло, но культуру, смогли что-то делать. А для того, чтобы творчески расти, музыканту очень важно услышать себя со стороны. И поэтому вокруг студии образовался очень быстро коллектив из музыкантов, которые помогали друг другу. Я их стыковал. И если какой-то группе нужен был саксофонист, я вызывал того же Михаила Чернова (нынешний саксофонист "ДДТ" – ред.), который был, кстати говоря, подобран мною голодающим у метро… По сути это был единый коллектив, единый рок-н-ролльный оркестр, из которого набирались по надобности музыканты. И как долго так продолжался этот рок-н-рольный праздник? -Пока к власти не пришел Горбачев. Тогда, видимо, сменилось и руководство КГБ, кураторы. Потому что, как сказал мне директор Дома пионеров, где я делал студию, к нему пришел новый куратор КГБ и сказал: «Вы эту богадельню у себя заканчивайте». И меня уволили. Из моей собственной студии, которую я сделал своими руками. Потом уже я сделал заново студию, в другом месте. А формальной причиной моего изгнания была созданная мною группа "Ноль", которую я повез тогда на гастроли – на работе мне инкриминировали «прогул». -Вы сформировали группу «Ноль»? -Так они учились у меня все, с младших классов. Мало того - Федя Чистяков, когда пришел в студию, играл ведь, как и все, на гитаре. Это я его заставил взять баян. Получилось случайно совершенно. Приближалось 8 марта, и поскольку студия базировалась во Дворце пионеров, нужно было обеспечивать для преподавателей музыкальную часть. И я вызвал нескольких ребят, которые вместе музицировали. А поскольку надо было поиграть какие-то известные вальсы - там, "На сопках Маньчжурии", я Феде сказал: "Я знаю, ты когда-то занимался, принеси баян". Кстати говоря, и писали его тогда странно - использовали баян как орган: один человек раздувал меха, а Чистяков играл. Он умел играть нормально, но почему-то они вот так решили. И когда они играли втроем - бас-гитара, ударные и баян, я сказал: "Вот, это оно, чем надо заниматься". И я ему запретил играть на гитаре. -Прям-таки запретили? - Да, я сказал: "Давай-ка поработаем с баяном". И он с удовольствием воспринял, потому что Федя услышал себя на записи и понял, как человек, безусловно, одаренный, что это хорошо. - Какими вы увидели рок-музыкантов известных впоследствии групп, когда они только-только приходили к вам на студию? - Слабыми и беззащитными, но талантливыми и работоспособными. Но не надо путать две волны рок-музыкантов. Первая – это Борис Гребенщиков и Майк Науменко, потому что они создали язык нашей рок-музыки, которые потом начали использовать все остальные. - А Макаревич? - Он стоит, на мой взгляд, особняком. Макаревич дал мне здоровую школу бизнеса. Я проводил все подпольные концерты Макаревича, начиная с 1976 года, и никогда не попадался. Надо признать, именно на эти деньги я покупал микрофоны, усилители, магнитофоны... У Макаревича было несколько песен весьма достойных, и он много сделал для формирования отечественного музыкального самосознания. Но тем не менее я бы его в ряд деятелей западного стиля не поставил бы. Он все-таки занимался чем-то таким, что впоследствии превратилось в говнорок. Весь основном прорыв в русском рок-н-ролле сделали два человека – Борис Гребенщиков и Майк Науменко. Поначалу эти два человека просто переводили западные песни, И было подписало, скажем «Чак Берри», а не «Майк Науменко». Потом, постепенно, основываясь на словах и образах, которые они перенесли, Майк и Боря стали создавать новые тексты. И могу сказать, что тот же Цой относился к Гребенщикову как к отцу, потому что, конечно, по масштабу Гребенщиков по сравнению с Цоем гигант. - Как сегодня выглядит ваша студия? Двести пятьдесят метров. Шесть разделенных окнами помещений, где можно писать параллельно на аналог и на цифру. Работает студия по-прежнему бесплатно для музыкантов. Я являюсь обладателем смежных прав на фонограмму. И примерно четверть времени работы студии – это «подкормка» звукорежиссеров: за условную стоимость «15 долларов в час» они записывают группы менее, так скажем, талантливые, менее интересные, но которые очень хотят записываться и имеют к тому средства. - Правда ли, что в студии перед началом записи вы на пульт ставили рюмку с шампанским? - - В пульт, духам пульта. Шампанское или водку. Потому что при записи действительно мистические вещи происходят. Смотришь, вроде звук есть, а потом звук исчезает, хотя ничего не меняется. Это фантастика. Поэтому есть такое досужее мнение, что в пультах живут домовые. Причем что интересно: ставишь рюмку вечером, утром приходишь – а она пустая. - -Традиция сохраняется до сих пор? - -Ну, в общем, да. Тем более что ничего плохого в ней нет. Это вам скажет любой режиссер. Бывает: вот вы вчера писали – все хорошо, сегодня пришли – все те же пульты, ручки никто не трогал, микрофоны, та же группа, а звука нет. Это не поддается рациональноу объяснению. И когда выходила пластинка, ее тоже, конечно же, «обмывали», и конечно, духу студии наливали обязательно. Думаю, он был доволен. - Беседовал Владимир Преображенский
Ответов - 0
полная версия страницы